Акция Архив

ПОДПИСКА на "Север"

ПОДПИСКА на "Север"

Подписку на журнал "Север" можно оформить не только в почтовых отделениях, но и через редакцию, что намного дешевле.

«Северная звезда»-2024

«Северная звезда»-2024

3 марта стартовал молодежный конкурс журнала «Север» «Северная звезда»-2024

Позвоните нам
по телефону

− главный редактор, бухгалтерия

8 (814-2) 78-47-36

− факс

8 (814-2) 78-48-05


Константин ГНЕТНЕВ: «Может, утрата исторической памяти - это естественный процесс, но пока есть силы, надо ему противостоять»

перек Гнетнев.JPG
21.09.2012

 

Известный карельский писатель Константин Гнетнев отмечает в эти дни 65-летие. Много лет его знали как опытного, вдумчивого журналиста, автора нескольких книг и многих публиковавшихся в газетах и журналах очерков о Карелии и ее жителях. В последние годы Константин Гнетнев выпустил книги, с большим интересом встреченные читателями. Это «Беломорканал: времена и судьбы» и «Тайны лесной войны», посвященная партизанской войне в Карелии. Последняя книга выдержала уже два издания, была отмечена Государственной премией РК в области культуры, искусства и литературы. Написаны и ждут издания и другие книги, созданные в последнее время. О них, о журналистике и литературе мы беседуем с автором. Но начали разговор с журнала «Север», с которым Константин Гнетнев сотрудничает многие годы и где в свое время возглавлял отдел очерка и публицистики, был заместителем главного редактора.

 

«Ребята, мне вас жаль! Вы не были в командировках»

- Константин Васильевич, когда началось ваше сотрудничество с журналом «Север»?

- Как ни странно, впервые я опубликовался в «Севере» как фотограф. В свое время в журнале существовала фотовклейка – раздел, где публиковались снимки. Это был очень важный для фотографов раздел, своего рода камертон, по которому можно было судить о мастерстве. В редакцию приходило огромное количество снимков со всей России, и особенно, Северо-Запада. Подборки фотографий редко носили тематический характер, обычно публиковались просто красивые северные картинки. И я, работая в газете «Беломорская трибуна», присылал сюда свои снимки, их несколько раз печатали. Я в то время начинал заниматься фотографией, и получалось неплохо, участвовал в республиканских выставках. Это продолжалось до тех пор, пока не понял, что надо выбирать. Хорошо снимать и в то же время собирать материалы для газеты невозможно. Надо заниматься чем-то одним. И я решил, что в любой момент смогу сделать 3-4 снимка, чтоб проиллюстрировать свой очерк, и мне этого достаточно.

А первая печатная публикация… Я тогда много писал про Беломорско-Балтийский канал. В 1983 году готовились к большому юбилею канала – 50-летию. Мои материалы выходили в республиканской газете «Комсомолец». В «Севере» их читали, позвонили мне и предложили, мол, собери очерки и напиши  в журнал. Я буквально воспринял это предложение – собрал готовые очерки, написал весьма слабые связки между ними, и отправил в «Север» как один большой материал.

А потом произошла интересная вещь. Геннадий Малышев, который в ту пору заведовал отделом очерка и публицистики, пригласил меня и дал прочесть внутренние рецензии. Была такая практика: материалы, которые готовились к публикации, читала вся редакция, и каждый прямо писал свое мнение на восьмушке листа. Эти заметки не предполагалось показывать автору, они использовались только внутри редакции. Затем все это попадало на стол главному редактору, и он принимал решение. Когда я прочел внутренние рецензии на мой текст, мне стало стыдно. Так стыдно, что я потом года полтора не заходил в редакцию… Хотя, конечно, очерк о ББК  доработал, он вышел в «Севере».

В 1987 году Олег Назарович Тихонов, бывший заместителем главного редактора, завершил сбор материала для своего романа «Свидетель». Ему надо было садиться писать книгу. Практика существовала такая, что главный редактор, как правило, на лето уходил в творческий отпуск, журналом занимался заместитель. Но Тихонов сам хотел писать, заявил, что уйдёт, и тогда Дмитрий Яковлевич Гусаров пригласил меня на работу. Я с удовольствием бросил газету и ушел в журнал на договор.

Писал по заданию редакции, съездил в Мурманск, провел «круглый стол» по проблемам экологии Кольского полуострова. Но работа на договоре продолжалась недолго, меня взяли в штат, и больше года мне приходилось ездить из Олонца в Петрозаводск, в редакцию… Бывало, жил неделями у брата, у друзей, пока не поменял квартиру.

- Вы к тому времени работали в Олонце?

- Да, тогда все газеты были «органами» чьих-то партийных комитетов, и редакторов назначало партийное руководство. Однажды, когда я еще жил в Беломорске, мне позвонили из обкома и сказали: «Посоветуйся с женой и завтра дай согласие на переезд в Олонец». Это шутили так: «посоветуйся и согласись». Я не хотел ехать, сопротивлялся больше недели. Тогда мне опять позвонили: «Давно не читал Устав КПСС? Не хочешь в Олонец – поедешь в Лоухи или Калевалу»…

- В Олонце Вы написали две книги…

- Да, это очерковые книги. Издательство «Карелия» вело несколько серий. Одна из них - аналог российской «Истории фабрик и заводов», задуманной еще М. Горьким. В этой серии вышел сборник очерков о совхозе «Ильинский». Вторую книжку составили очерки о молодых сельских ребятах. На этих книгах я ощутил другой ритм повествования, учился чувствовать объем, значительно больший, чем газетный. В газете три страницы – и полоса готова. А что такое три страницы для очерка? Мне долго и мучительно давались эти книги. Писал я их так. Когда жена с детьми уезжала в отпуск, я сдвигал в комнате столы, раскладывал свои материалы и начинал писать.

Кроме того, в издательстве меня попросили написать книгу о ББК. Причем, в архивы не пускали. И я написал ее по открытым источникам, по прессе тех лет. Книга получилась барабанная, как и все доступные в то время материалы о канале; да и другую в те годы просто не напечатали бы.

- Помню книгу в синей обложке «Моряна»…

- Это беломорские очерки. Книга вышла в 90-м году. К идее подтолкнула поездка в Мезенский залив Белого моря. На несколько недель я ездил с бригадой рыбаков в Мезенскую тундру, жил на рыбацкой тоне. Представь: с одной стороны ровная как стол тундра, с другой такое же ровное море, глазом не за что зацепиться. Там я понял выражение летчиков: «Видимость миллион на миллион».

Изба, ледник, баня, часовенка и больше ничего. Я вел дневник, все записывал тщательнейшим образом. Когда вернулся, напечатал в «Севере» «повесть в письмах». Дополнил очерками о Белом море, куда ездил много и часто и из Олонца, и из Беломорска.

После этой книги меня и приняли в Союз писателей, хотя я никогда в него не рвался. Как сейчас говорят, меня это не прикалывало, я же понимал, что членство в Союзе никак меня не изменит. Но однажды в 90-м году на заседание редколлегии «Севера» в Карелию приехали многие писатели. Вообще, годовая редколлегия в «Севере» - это было очень большое событие, даже для республики. Оно проходила в два дня. В первый день приглашались начальство, авторы из районов, критики готовили обстоятельные доклады по прозе, поэзии. На второй день члены редколлегии читали материалы, которые планировались в журнальный портфель будущего года. Читали принципиальные материалы, коллективно обсуждали, прикидывая, как с меньшими потерями обойти цензуру. Приехал и Борис Романов. В свое время он был знаменитым капитаном рыболовецкого сейнера, Дмитрий Яковлевич Гусаров вывел его в литературу, напечатал в «Севере» первые рассказы. Потом Романова переманили в Москву, он стал председателем Правления Союза писателей России. Ему кто-то мою книгу дал, а он хорошо знал Беломорье, писал о нем. И, прочитав, он настоял на моем приеме в Союз.

- Беломорская тема – постоянная в Вашем творчестве. Недавно «Север» печатал главы из новой книги очерков, в которой вы идете по маршруту Сергея Максимова.

- Я в «Беломорской трибуне» работал почти восемь лет, заведовал отделом рыбодобычи и строительства. То есть, в моем информационном ведении было самое крупное рыбодобывающее предприятие Карелии – Беломорская база гослова, у которой было 50 судов в морях и океанах, большая перерабатывающая база, рыбоприемные пункты на побережье Белого моря. Я же обязан был писать о положении дел в рыболовецких колхозах. И я везде бывал по журналистской надобности. Беломорский район быстро не объедешь, от края до края - 4 часа на поезде. Там нельзя было, как в Олонце – сел в машину, хлопнул дверцей, проехал по хорошей асфальтовой дороге и через час уже на краю района. Поэтому, когда меня назначили редактором в Олонец, первое, что я сказал новым коллегам: «Ребята, мне вас жалко. Проработав годы в районной газете, вы ни разу не были в командировках».

Я командировки вспоминаю с радостью! Приедешь на  попутке в поморское село, гостиницы или дома приезжих нет, столовой нет, председатель поселит тебя к какой-нибудь бабушке, ты с ней разговариваешь весь вечер, она вспоминает старину, кормит навагой. Утром мороз, аж углы трещат! Топаешь на рыбопункт, едешь с рыбаками в море «похожать» мережи, возвращаешься замерзший, как сосулька, а в избе печь натоплена и пахнет свежей рыбой, испеченной в большой русской печи… Это все у меня было много лет, это была моя работа, меня там все знали, я всех знал. Однажды в Нюхче бригадир Александр Изосимович Полузеров, у которого я останавливался по нескольку раз в год, так в шутку упрекнул за моё незнание, мол, ты у меня уже ведро чаю выпил, а такую простую вещь не знаешь…

И однажды я обнаружил, что побывал везде, где был Сергей Максимов, проехавший в 1836 году по Беломорью. Тогда Морское ведомство решило отправить известных писателей изучать поморские территории. Только закончилась Крымская война, мы фактически потерпели поражение, был заключен позорный мир. Российский флот показал отдельные примеры мужества, но в целом…  В России решили перенять французскую методу формирования корабельных экипажей – «морскую запись». Французы набирали на службу на боевые корабли только жителей побережья, с детства знакомых с веслами и парусами. Наши решили внедрить ту же систему, а для этого требовалось изучить, в каком состоянии находятся поморские территории. Нужна была не только статистика, а полная информация: как люди живут, как кормятся, какие у них семьи, культура, в каком состоянии их здоровье, в том числе нравственное…  Ну, матерые писатели, разумеется, остались дома. Последнюю и самую невыгодную вакансию – на Белое море – вообще заполнили студентом военно-медицинской академии, едва напечатавшем первые очерки. Это был Сергей Максимов. Кстати,  «литературная экспедиция» дала отечественной литературе драматурга Александра Николаевича Островского, - ему выпало изучать Волгу. Персонажи, с которыми он встречался, стали героями пьес, живущих на сцене более века. Максимов же открыл Поморье для России. Его книга «Год на Севере» в течение 20 лет издавалась четырежды, Географическое общество наградило автора малой серебряной медалью. После его книги  в Поморье поехало много писательского люда, и много чего было написано.

Свои очерки я выстроил по маршруту Максимова, но мне интереснее было писать о людях, о том, чем они жили на рубеже ХХ-ХХI веков и живут сейчас.

 

«Работа писателя начинается там, где заканчивается работа журналиста»

- Много лет Вы работали в «Севере». Что Вам дало общение с коллегами?

- Очень многое. Прежде всего, навыки работы с литературным материалом. Когда ты приходишь на работу, а у тебя на столе гора рукописей… В журнал за год приходило до полутора тысяч рукописей. Мы были обязаны в течение месяца ответить. Любой ответ, который писал сотрудник редакции, обязательно читал главный редактор. Это меня сначала покоробило – что за недоверие, я сам еще вчера был редактором! А потом понял, что требование  справедливое. Поначалу пару-тройку ответов редактор мне вернул, мол, не надо так резко. Он требовал писать коротко, квалифицированно и не обидно. Я пришел сюда, будучи опытным журналистом, но работа в журнале стала хорошей школой, и не только для меня - для всех.

Работа научила меня по первым трем страницам понимать, о чем идет речь и стоит ли дальше читать…

- Это больше редакторская работа, а не работа литератора…

- Если можешь профессионально читать тексты, понимаешь, как они строятся, видишь ошибки автора, ты же и к себе это относишь.  Твой внутренний редактор уже не позволит тебе писателю работать кое-как. Кстати, многие из тех, кто работал в «Севере», будучи хорошими писателями, многое создать не успели. А, может, по этой причине и не смогли. Из тех, с кем работал я, Анатолий Суржко, также пришедший из районной газеты и бывший ответственным секретарем журнала, написал мало. Сменивший его Александр Дороган написал еще меньше. Геннадий Малышев даже не пытался писать. Заведующий отделом прозы, которому писатели отдавали на редактирование рукописи лучших книг…  Д. Балашов просил редактировать свои романы только Малышева! Человек тончайшего литературного вкуса, он писать даже не пытался! Это обратная сторона профессии журнального редактора…

- Вы все же покинули журнал, вернувшись в газету. Стали первым редактором газеты «Карелия».

- Я недавно обнаружил, что только один раз попросился на работу сам, когда в 1963 году шел учеником слесаря в ЦРММ на строительстве Беломорской и Выгостровской ГЭС. Во всех остальных случаях меня приглашали. И только дважды  перешел на новую работу, не потеряв в зарплате: в первый раз редактором в Олонец, во второй в газету «Карелия». Тогда Президиум Верховного Совета КАССР принял решение издавать эту газету. У решения было много противников, другие газеты боялись конкуренции…  Это длинная история. В общем, мне позвонили и сказали, что включили мою фамилию в список кандидатов на редакторскую должность. Кандидатура будет обсуждаться на заседании Президиума.

В «Севере» к тому времени была очень сложная ситуация. Большую часть времени занимались уже не рукописями, а выживанием. Мне, например, как заместителю главного редактора (в 1990 году Гусаров ушел на пенсию, Тихонов стал редактором, а я – замом), в частности, было поручено заниматься спасением пачек журнала, похороненных на складе в центральном почтамте  Москвы. Нам писали читатели, не получавшие номера, мы все понимали, что идет бойкот «Севера»… И виновен в этом не только бардак, начавшийся в стране. Еще и направление публикаций «Севера» далеко не всех устраивало. Такие же сложности испытывал тогда «Наш современник» и некоторые другие журналы… Все это было кем-то организовано, мы это понимали, но доказать не могли.  И жаловаться было некому. Тогда же начались проблемы в Союзе писателей, появилась группа «апрелевцев»… Сейчас уже мало кто помнит об этом. Но тогда и у нас в Карелии группа из десяти писателей вышла и создала другой союз. Мы остались в «красно-коричневом», а они стали очень демократическими. Правда, впоследствии вожди нового союза бросили «эту страну», где с их, в том числе, участием начался хаос, и подались в Америку. В дальнейшем, не дождавшись счастья, многие из перебежчиков вернулись в наш писательский союз.

В журнале в ту пору начались перебои с финансированием, месяцами мы не получали зарплату, каждый номер выходил с боем, каждый день мы получали ультиматумы - то от издательства «Карелия», в недрах которого существовали, то от типографии, то от почты.   Угроза закрытия висела над головой ежечасно…

Когда меня пригласили на беседу на заседание президиума Верховного Совета республики, то первый вопрос звучал так: «Можно сейчас делать не карманную газету?» Я ответил: «Можно». Меня спросили, почему раньше было нельзя? Я объяснил, что раньше порядок ведения газеты для главного редактора определялся в кабинете первого секретаря райкома или обкома партии, а сейчас есть закон о СМИ, в котором все расписано. После этого больше никого не приглашали, утвердили меня.

И первые полтора месяца я сидел в кабинете один, мне никто не платил денег, поскольку никто не знал, кто собственно должен платить и сколько…  Пришлось все делать самому, формировать редакцию, начиная с нуля. Я руководил газетой больше семи лет и мне за нее не стыдно. Как написал один известный политолог, государственная газета «Карелия» той поры служила государству, а не отдельным лицам. А в «Север» я по-прежнему приходил и продолжал писать.

- Вы видите разницу между журналистом и писателем?

- Я недавно в очередной раз перечитал последнюю книгу Константина Михайловича Симонова «Глазами человека моего поколения». Он постоянно называет себя журналистом и литератором. Кто после «Жди меня» может сомневаться в том, что Симонов – поэт? Кто может сомневаться после «Живых и мертвых» и «Солдатами не рождаются» в том, что Симонов – прозаик? После «Парня из нашего города» - не драматург? Но он совершенно не стеснялся, что он – журналист. Однажды в 80-е годы Константин Михайлович приехал в Архангельск, и мой приятель подошел  подписать книжку. Это была книга Симонова «Остаюсь журналистом». И он после заголовка поставил тире и дописал: «Наверное, так и есть на самом деле». Поэтому мне нечего стесняться, что я журналист. С 23 лет и до пенсии я работал в газете и журнале. Нынешняя моя работа – писательская – продолжает прежнюю работу журналиста, только и всего.

Многие начинали в газете – и Константин Симонов, и Виктор Астафьев, и Чингиз Айтматов. Из ныне известных северян – Владимир Личутин, работавший в архангельской «Правде Севера»... Но из газеты надо вовремя уйти, если ты хочешь заниматься художественной литературой. Правда, я никогда не хотел заниматься художественной литературой, что называется – стать художником слова. Мне это не было интересно.

- В чем разница между работой журналиста и писателя?

- Работа писателя-документалиста начинается там, где работа журналиста уже заканчивается. Мне об этом говорил в самом начале один старший товарищ и наставник, и он прав. Разница в глубине. Журналист сообщает факт, в лучшем случае – свое мнение. Документалист смотрит шире и глубже, должен знать предысторию вопроса, должен видеть, что будет дальше, при этом передать психологию ситуации и героя, не забывая о качестве текста. При этом приходится всегда помнить об ответственности за каждый факт или вывод – документалисту за словами о «художественной правде» не спрятаться.

- На мой взгляд, Ваши главные книги создаются в последние годы. Скажем, «Тайны лесной войны», вышедшая дважды и отмеченная Госпремией. Интерес к этой теме возник недавно?

- Нет. Я жил в Беломорском районе, много ездил, рыбачил, охотился. И как-то узнал, что эти места связаны с войной: в этой деревеньке была партизанская база, отсюда партизаны уходили на нейтральную полосу, а вот это – последний пункт, где они ночевали. По этой дороге партизаны шли, а вот там лежат остатки сбитого ими финского самолета…

Однажды Дмитрий Яковлевич Гусаров попросил меня сделать литературную запись воспоминаний партизанского комиссара из отряда, в котором он сам воевал. Гусаров хотел выпустить историю своего отряда, написанную участниками. Произошла такая вещь. Я пришел с диктофоном к Петру Даниловичу Поварову и стал записывать его воспоминания. Много раз приходил, много часов записи сделал. Но однажды пришел – Петра Даниловича нет, с инсультом в больнице. Месяц в больнице, месяц в Марцводах. А нам оставался пустячок – последние боевые действия отряда. Я вновь пришел, когда Петр Данилович оказался дома, мы начинаем говорить, и я вижу, что я знаю про отряд больше, чем он… И тогда он достал свой партизанский дневник, о котором даже домашние не знали. Две тетрадки, ежедневные карандашные записи в течение семи месяцев. Он мне дневник оставил, и на его основании я закончил работу.

Позже дочь Петра Даниловича дала мне и дюжину фотографий военных лет. Я стал встречаться с партизанами, чтобы выяснить, кто на них изображен. Приходишь к партизану, он угощает чаем, начинается разговор… Я читал книги о партизанской войне, но то, что слышал от самих партизан, сильно отличалось от того, что было в книгах. Я начал записывать их рассказы, еще не зная, как эти записи использовать. У меня было семь героев. Потом пришла идея сформировать эти записи в книгу. Сейчас выходят очень хорошие книги о партизанской войне, но это взгляд из штаба или из кабинета историка… Взгляд сверху. А мне хотелось показать партизанскую войну изнутри, глазами непосредственных участников, глазами человека, который идет в партизанской колонне. Что у него в кармане, в рюкзаке? Какое у него оружие было в 41-м и в 44-м? Как формировалась партизанская группа, и как распадалась? Как они относились к командиру на базе и в походе, когда он рядом в такой же оборванной фуфайке? Как они ночевали зимой, особенно в страшные морозные зимы начала войны?

У меня мало статистики в книге, потому что я ей не верил. Что можно в лесу увидеть? Убил партизан врага или нет, что делает сосед – это же не видно за деревьями. Мне было интересно писать эту книгу, и я не думал ни об изданиях, ни о премии…

 

«Вывел такую формулу: мне интересна прошлая жизнь»

- Тем не менее, при интересе к человеку и личности, Ваши книги – не только книги писателя-документалиста, но книги историка.

- Меня часто спрашивают, историк ли я? Я не историк и очень этим доволен. Как всякий профессионал, историк живет в жестких правилах своего ремесла. У меня правила свои. Но чтобы оправдать интерес к историческим темам, я вывел такую формулу: мне интересна прошлая жизнь. Жизнь, которая была когда-то на этой территории, будь то времена строительства ББК, партизанской войны, либо что-то раньше или позже. Ведь и заключенные не только горбатились на первую пятилетку, но жили, и партизаны не все время сидели в засадах,  и мои родители – жили. Мне интересно – как?

- Значит ли это, что Вам меньше интересна нынешняя жизнь?

- Чтобы оценить нынешнюю жизнь, нужно время. Может статься, то, что сегодня кажется плохим или хорошим, окажется совсем не таким, и мы будем вспоминать это с восторгом или ужасом. Вот я занимался биографической книгой о Дмитрии Яковлевиче Гусарове. Я сам жил в ту пору, был редактором газеты. И меня цензура также мордовала. Но погрузился в архивные документы, посмотрел старые рукописи, которые кромсали в несколько рук, запрещали публиковать в «Севере», и в ужас пришел. Как можно было работать в таких условиях?! А работали все, и я работал. В моем редакторском сейфе тоже лежал талмуд темно-вишневого цвета, который назывался «Перечень сведений, запрещенных к публикации…». И все это не казалось непереносимым. Сейчас, по прошествии времени, меня от этого оторопь берет…

- Почему, все-таки, Вы испытываете интерес к прошлому?

- Меня родители привезли из ссылки в Коми на ББК, когда мне было полтора месяца. Привезли с двусторонним воспалением легких, думали, не выживу. Но я как-то выкарабкался и прожил там до 25 лет. Даже шутил иногда, мол, родился в ссылке матери, а живу в ссылке отца. Житье на канале было особенным.  Тогдашний ББК -  это такое государство в государстве: своя территория, своя связь, свой коллектив, который и живет тут же, свои магазины, которые обслуживал свой ОРС, своя медицина, вооруженная охрана… Закрытый мир. И в этом мире были разные люди с разными судьбами. Между ними было не принято говорить о том, кто как там оказался, это считалось дурным тоном. Я застал людей, которые жили еще со времен строительства. Люди с судимостями, раскулаченные. У каждого была своя тяжелая история…  Подростком я слышал обрывки разговоров о заключенных, в поселке валялись колеса от тачек со времен строительства, за полями срыли трактором бугор и вывернули человеческие кости - обнаружилось никому не ведомое кладбище... Все это вызывало вопросы, на которые не было ответов.

О начальнике соседнего 16-го шлюза – здоровенном мужике неукротимого нрава – говорили, что он «комсомольца убил». Потом в архиве я обнаружил, что, действительно, во время раскулачивания он какого-то активиста сгоряча задел и… поехал со статьёй на канал. Мой отец дружил с ним, они иногда вместе крепко гуляли и называли друг друга братьями: «брат Володя» и «брат Вася».

У соседских ребятишек отец был осужден по 58-й статье. Обычный крестьянин с Украины был осужден за контрреволюцию, может, сказал что-то лишнее. Это я тоже позже узнал в архиве.

Вопросы, которые были в детстве, наверное, и сформировали интерес к прошлому. Хотя жизнь моего последнего героя Дмитрия Яковлевича Гусарова оборвалась совсем недавно, но и это время уже уходит в прошлое.

- Книга о Гусарове, главы из которой недавно вышли в «Севере», на данный момент последняя Ваша книга. Почему вы решили о нем написать?

- Дмитрий Яковлевич был интересен для меня как личность, как писатель. Чем больше я изучал его жизнь, тем больше понимал, что мы очень близки по духу, в мировоззрении, в подходах к литературе, к работе. Кстати, он это понял раньше, чем я, поэтому, наверное, и пригласил в «Север». Интересно было и то, что во всех ипостасях – партизан, писатель, редактор – Дмитрий Яковлевич переживал драму, хотя внешне его жизнь была вполне удачной и счастливой. Представь, он окончил Ленинградский университет, приехал в Петрозаводск, через три года стал главным редактором журнала и в этом качестве оставался всю жизнь - был очень уважаем, получил четыре ордена, написал известные книги. Но когда начинаешь разбираться… Вот, скажем, боевая юность. Они приехали - 25 человек добровольцев из Свердловска, все восторженные, все хотят быстрее в бой за Родину. Его лучший друг в первом же бою погибает самым нелепым образом, просто по дурости  неподготовленного человека, назначенного командиром взвода. Более того, до 80-х годов, хотя все знали, что партизаны погибли, их считали без вести пропавшими. Гусаров массу сил потратил, чтобы матери своего друга хоть пенсию выбить. Сам же он в 19 лет получает тяжелое ранение и становится инвалидом. Или писательство. Его первая повесть, напечатанная в «Севере», очень светлая, резко выделяющаяся на тогдашнем литературном фоне… Ее просто растоптала критика. И повесть, и журнал, и Гусарова. Причем, ни за что. Как он это пережил! А редакторство – это постоянный конфликт, постоянная война за то, чтобы напечатать правдивые вещи о реальной, а не выдуманной жизни.

- Ваши последние книги, и вышедшие, и публиковавшиеся в отрывках «Севером», неизменно вызывают интерес читателей. Можете ли Вы сказать, что знаете формулу читательского успеха?

- Читательские пристрастия не угадать, да я и не стремлюсь к этому. Пишу о том, что интересно мне самому.

Мне часто приходится выступать в школах перед подростками. Иногда даже жаль детей, ведь в классе приходится рассказывать о войне, жестокости, приводить примеры… Однажды сказал ребятам: «Может, то, что я говорю о войне, мальчишкам интересно, но, кажется, совершенно не интересно девчонкам. Чтобы  девчонкам стало хоть чуть-чуть интересно, буду читать воспоминания партизанской медсестры – она была старше вас только на два года» Сказал так, но вскоре был наказан. Приезжаю в другую школу, перед дверью в класс меня перехватывает девчонка и начинает задавать вопросы о партизанской книге. Глаза у нее горят, и я вижу, что она знает книгу, читала ее, а не только что взяла в библиотеке. Так я оказался посрамлен. Такая же история вышла с «Беломорканалом…» - я получил множество откликов от людей, которые, как мне казалось, вряд ли могли испытывать интерес к этой тяжелой теме.

Я радуюсь, когда подросткам интересны мои книги, хотя приходится признать, что о прошлом они мало знают. Да что о детях говорить! Среднее поколение начинает забывать о Гусарове, положившем жизнь для Карелии. Может, утрата исторической памяти - это естественный процесс, может, в этой забывчивости своеобразная  защита поколений от тяжелого груза прошлого, но я уверен: пока есть силы, надо ему противостоять.

Чего лукавить, мне нравится, что попал в читательский интерес, рад, что работаю не зря, но не ориентируюсь на этот интерес специально. Да и не знаю, как это делать. Пишу в соответствии с собственными представлениями, знаниями и опытом. К примеру, книгу о Дмитрии Яковлевиче Гусарове переделывал четыре раза, пока достиг удовлетворившего меня уровня.

- Константин Васильевич, вы знаете «Север» на протяжении десятилетий. Насколько сейчас журнал соответствует вашим представлениям о литературном журнале?

- В свое время на факультете журналистики Ленинградского университета мы изучали историю журнальной периодики в России, традиции литературных журналов Пушкина, Некрасова… Сегодняшний «Север» в моем представлении соответствует лучшим традициям в полной мере. Даже во время Гусарова у «Севера» была некая заданность, отбор не по признакам качества. Этому были свои причины. И сам Дмитрий Яковлевич впоследствии жалел об этом. Сейчас журнал разнообразен, публикуются качественные тексты различных жанров, направлений, присутствует самый широкий взгляд на литературу. Я считаю, что высокие награды, которыми журнал отмечен в последнее время, совершенно заслужены. Мне «Север» на душу ложиться, я рад, что он именно такой. Да и не только мне. «Север» сегодня очень востребован читателем. Не придёшь вовремя за свежим номером, а его уже и нет – спрашивай по киоскам. Кроме того, я согласен с мнением, что в современной России не союзы писателей, а именно литературные журналы всё больше и больше выступают в роли консолидирующей силы для литераторов различных школ, стилей, направлений и даже государств. В этом смысле миссия, принятая на себя сегодняшним «Севером», чрезвычайно актуальна и носит, без всяких натяжек, государственный характер.   

Вениамин СЛЕПКОВ